Статьи

Автор статьи: Крючков А. Е., звонарь храма Николая Чудотворца на Болвановке в Москве,
музыкант, артист Большого театра России

За свою многовековую историю колокола претерпели значительные изменения, превратившись из небольших, примитивных и неблагозвучных в сложный и совершенный инструмент. На Руси их узнали гораздо позже, чем в Европе, и даже с приходом христианства на нашу землю, они не получили большого распространения, ведь в колыбели православия – Византии, откуда к нам пришло христианство, более использовались била и клепала – стучащие и звенящие предметы, мало похожие на колокол. Первые колокола на Руси, видимо, были привозными, не очень большого размера и использовались наряду с билами и клепалами. Однако собственное их производство возникает уже к 12 веку. О больших колоколах тогда не могла идти речь, так как технологические приёмы только перенимались у запада, а так же изобретались собственные. Об этом можно с уверенностью говорить, ибо к 14 веку на Руси, особенно в западных областях и Москве, возникли первые серьёзные центры колокольных литейных мастерских. В Троицкой летописи 1346 года освещается уникальное событие для тех времён - факт создания цельного звона из пяти колоколов, трёх больших и двух меньших, специально для храма Иоанна Лествичника в Москве. Событие особо знаменательное потому, что упомянуто количество колоколов, их размер и имя мастера – Борис Римлянин. Насколько крупными были вылитые к церкви колокола, сейчас сказать трудно, летопись не указывает, однако знаменательно то, что они разделены по весу как разновеликие благовестники.

Мастера, работавшие в это время в Москве, конечно же, были иностранцами – имя Бориса Римлянина говорит само за себя. Поэтому русские литейщики в этот ранний период становления колокольного литья, активно перенимали опыт своих западных коллег и изобретали собственные черты и приёмы колокольного творчества. Но престиж колокола, не только как церковного оповещающего инструмента, но и как символ экономического благосостояния, закладывался уже в те ранние годы его вхождения в привычный атрибут богослужебной практики и общественной жизни. Ценность колокола определялась не только его экономическим эквивалентом, так как цветные металлы были редки и дороги, но и духовным воздействием и душевным откликом на его яркий призыв, т.е. степенью эмоционального воздействия на людей. В отличие от европейской общественной жизни, русский быт значительно отличался от западного отсутствием всяческого рода развлекательности, к которым относились, прежде всего, музыкальные инструменты и театральные действа. И это понятно, ведь в период первых веков становления христианства на Руси постоянные войны, междоусобицы, нашествия и связанные с ними экономические неурядицы – голод, холод, отсутствие жилья, болезни, весь суровый российский быт и крестьянина и горожанина не позволял предаваться развлечениям и иным душевным утехам. Лишь правящий слой бояр и князей мог себе позволить некоторые вольности присутствием в своём круге музыкантов, гудошников и плясунов. Поэтому православная вера и церковное богослужение было тем объединяющим началом, пред которым были равны и крестьянин и боярин. Колокол одинаково благовестил и окормлял своим звуком все слои русского общества, поэтому особое к нему отношение, уважение и благоговение довольно рано сложилось на Руси в некую национальную идею, важность которой невозможно было переоценить, и которая постепенно развилась в политическую, экономическую и культурную самобытность и национальную особенность русской жизни.

В период возвышения Московского княжества и постепенного образования единой Руси под его началом, роль колокола как подобной национальной идеи образовалась и сформировалась окончательно. Этот период, конца 15 века, связан с восшествием на великокняжеский престол Ивана III. Многочисленные военные походы, покорение земель и городов было связано не только с людьми, но и с колоколами, главные из которых часто брались как ценный военный трофей, имевший не только политическую, не только экономическую, но и нравственно-духовную роль. Они изымались как культурный и духовный стержень пленённого народа, как его основной глас и воля. Ведь колокола не только на Руси, но и в соседних государствах и народах имели сходные функции не только средств «массовой информации», но и орудий определённого психологического воздействия, говоря современным языком, ибо иных мощных средств быстрой передачи различной информации просто не было. Поэтому значение колоколов в различных землях будущей Руси имело высокий духовно-нравственный и политико-управленческий смысл.

С развитием литейного искусства, с обучением у иностранцев русских мастеров азам и тонкостям этого важного металлургического производства, на Руси появлялось всё больше и больше возможностей изготавливать колокола не только большого веса, но и более высокого качества. Русские мастера уже не задумывались о простом копировании заморских приёмов мастерства, а создавали свои собственные принципы не только литейного производства, но и строения и пропорций самого колокола. Так постепенно появлялся чисто русский колокол со своим особым профилем и формой и со своим неповторимым звуком. Расцвет этого колокололитейного творчества наступил уже в 17 веке, а пока что, в период века 15-го литейный прогресс двигает рождение звенящей бронзы не сколько по пути количества и размера колоколов, сколько по пути их функционального замещения новыми благовестниками. И это понятно, ибо колокол – вещь хрупкая, а при падении или чрезмерном усилии в звоне, часто разбивался. Поэтому до начала 16 века создание новых колоколов часто носило утилитарную роль взаимозаменяемости для сохранения цельности звона в церковных наборах. Особой исторической и культурно значимой роли подобные отливки не имели, поэтому и не освещались в летописях.

Однако, возрастающая сила Московского княжества, его политическая и экономическая роль на просторах русских земель и твёрдая воля князя Ивана, подвигают его на многие преобразования, не только военно-политические, но и внутренние. Ему становится как бы тесно в рамках старой преемственной княжеской роли и местнического менталитета. Он уже мыслит крупно, по государственному, монархически единовластно. Он создаёт не только заново обновлённый властный центр в Москве – Кремль, не только новые управленческие силы, но и новые державные символы, одним из которых становится колокол. И этот колокол предстаёт перед нами не только как богослужебный инструмент призыва со своей сакральной ролью. Эта роль переходит с чисто религиозной и служебной функции на политическую, освящая, таким образом, форму и метод государственного самоуправления.

К решению создать свой большой державный колокол князь Иван приходит через всю свою жизнь, и за два года до смерти, в 1503 году, новый великий символ объединения русской земли появляется на свет. Это было уникальное событие всего опыта колоколостроения, ибо появился не просто один из больших колоколов, а новый сакральный и державный символ будущего великого православного государства, хранителя истинной веры и древних апостольских традиций, преемника царства от Бога, выраженной в скором времени в религиозно-политической формулировке – «Москва – Третий Рим».

Идея создания подобного державного колокола наверняка складывалась в душе Великого князя из многих увиденных и пережитых им впечатлений, ведь войско Ивана участвовало во многих западных военных походах, в тех местах, где колокола появились раньше Руси и применялись не только в церковных богослужениях. Так торговая олигархия западных государств, имевшая значительное влияние в государственном управлении, создала собственный вид колокольных звонов, которые носили, как бы хозяйственно-утилитарный характер и находились на башнях городских ратуш и на военных башнях городских стен. Звон этих колоколов мог оповещать об опасности и о важных событиях городской жизни.

В этой связи особенно важным периодом в созидании единого российского государства стало покорение и присоединение Новгорода и новгородских земель, где особенностью самоуправления также была власть торгово-олигархической аристократии и боярства, и решения принимались её общими собраниями с участием народа, так называемым «вече». Этот орган, конечно же, имел и свой сигнальный колокол – вечевой. Он был как бы символом власти, элементом воли и атрибутом веры новгородцев в свою вольницу и независимость, и символизировал глас народа и соборность политических, экономических и религиозных решений во главе с правящей знатью. Поэтому, конечно же, он имел большую сакральную значимость в общественной жизни города, и объединял людей характером своего звона, как бы вышедшем из церковных сфер божественного Промысла а, следовательно, имевшем незыблемость религиозного авторитета в глазах всех поселян. Колокола с подобной функцией ещё не было на Московии, хотя богослужебная важность и разнообразие колоколов, и любовь к звону всё больше росла и ширилась на Руси. Обилие церквей и монастырей только в одной Москве способствовали образованию колокольной отрасли производства, куда приглашались мастеровитые западные умельцы, что отражалось в летописях тех лет.

Таким образом, объединив многие впечатления, события и мысли, Великий князь Иван, можно предположить, задался целью создать свой великий колокол, имеющий большое значение не только в церковно-богослужебной практике, но и имевший великодержавный символ молодого государства российского. Не просто колокол с подобной западной общественно-политической ролью, но колокол иного, нигде доселе невиданного смыслового размаха и значения, на зависть и удивление многих сильных мира сего – колокол-силу, колокол-славу крепнущего государства, а также колокол-веру и колокол-покаяние не только делам и жизни собственной, но и своих чад, как великий благовест по великим же делам своим и за упокой души.

И такой колокол был создан перед самой смертью Великого князя в 1503 году. На нём, как всем известном предмете общественной и церковной жизни того времени, Иван 3-й сумел построить новые символические связи, скрепившие и людей, и государственное устройство, и церковь, выстроить дополнительный новый объединяющий стержень сближающий и народ, и правящую элиту, как религиозность народных масс, так и единовластие государственного строя. Это был совсем новый, удачный и неизвестный до этого момента имидж-проект, говоря современным языком, основанный на старых как мир стремлениях к превосходству над соперниками в категориях качественных величин, так вольно гулявших ещё недавно по просторам раздробленной княжеской Руси. Ведь правящая элита почти каждого из княжеств в нездоровой, враждебной конкуренции с соседями часто использовала любые методы для собственного возвышения, как военного, так и культурно-славословного, тем более что поводом к этому служила политическая зависимость многих русских князей от воли ханов Золотой орды. А стяжать симпатию и склонность этих ханов к лояльности и благоволению приходилось различными способами. Способы же эти подсказывались, конечно же, часто из недр самой орды, с её жестокостью и высокомерием, подкупом и вероломством, хвастовством и чванством, желанием величия и собственной непогрешимости, а также сиюминутного и исторического превосходства в памяти потомков. Как знать, возможно многие нелестные черты души человеческой из этого духовного варева проникли и осели в русском человеке надолго, наряду с высоконравственными христианскими чертами любви и самопожертвования, соборности и благородства, верности и чести. Не отсюда ли берёт свои истоки широкая река души русской, которая может вместить не только весь видимый и невидимый мир, создать новый, сохранить и впитать иной пришлый, но и созидать на всём этом царствие, которое основано не только на земных и даже излишне приземлённых чувственных желаниях, но и на драгоценных сокровищах царствия не от мира сего?

На этом многоликом фоне не удивительна и духовно-нравственная и политическая воля и жизненный путь Великого князя Ивана 3-го, находившегося в непосредственной временной близости с таким враждебным военно-политическим и мировоззренческим образованием как Золотая орда, подобно Авраамову семейству у вавилонских торжищь. Великое несение земель русских собственного жертвенного пути наложило на судьбы русских правителей особые ментальные свойства часто не понятные ни западу, ни востоку, ведь мы, как и библейский народ, были под влиянием то одних, то других. Чтобы вывести собственные земли из подобного плена, обрести политическую, экономическую и духовную независимость, самостоятельность и свободу, необходимо было преодолеть существующую раздробленность, тяжкие традиции местнической вражды, национальный страх порабощения и объединить народ общими традициями христианской веры.

Для этого надо было укрепить авторитет княжеской власти не старыми политическими и силовыми методами, а возвышением гласа Веры и гласа воли в новых видимых и слышимых княжеских атрибутах власти, которые бы указывали этот путь и Веры и воли слиянием с собственной душой народа. И это был тот самый самобытный русский путь, Волею Божией возвысивший исторический авторитет княжеской власти Ивана 3-го и положивший начало особого единения Руси. Все военные походы, все трофеи и все впечатления, вынесенные из жизненного опыта, дали Великому князю идею возвышения власти и государства как военно-политическими и экономическими способами, так и особыми - собственным великим царским колоколом, да с собственным именем и названием. «Лебедь» - название величавое, горделивое и независимое, как и самой красавицы-птицы, но в то же время верной, мирной и заботливой, подобно царю милостивому.

Колокол, конечно же, стал великим прецедентом в своём значении для многих последующих правителей Руси. Он вызывал восхищение и зависть у царствующих потомков прежде всего ёмкостью своих смыслов, множественностью образов и универсальностью служения. Он приобрёл как бы сверхъестественные свойства от ранее задававшихся колоколам: он служил сам, но служили и ему. Он сближал простой люд с царём и боярами. Он объединял и Небо и землю, словно отец, защитник и кормилец. Не удивительно, что он, в сознании всех сословий, мог стать сам по себе и предметом веры и предметом суеверий, подмешивающих в общий христианский строй жизни языческие черты. Эти черты, как обряд особого поклонения, требовали всё большей значимости, забирая из сердец князей и царей всё больше благочестия и истинной веры на потребу собственному земному самоутверждению и гордости, тем более, что не совсем далёкое историческое прошлое политической вражды и ментального плена создали благоприятную почву для нездоровой конкуренции между царственными потомками на пути стяжания земного величия. Не отсюда ли видится та историческая причина к постоянному желанию «переплюнуть» достижения отцов и дедов, и к стремлению не только увеличить собственный державный колокол, но и умалить достижения предков, и даже перелить их под собственную юрисдикцию? Однако вернёмся к колоколу Ивана 3, чтобы в исторической перспективе постараться взглянуть на некоторые духовно-нравственные и ментальные особенности и черты в характерах русских князей и царей. Мы знаем, что колокол был отлит по воле князя и, поэтому, конечно же, был соответственно оформлен и был для своего времени необычайно велик – около 400 пудов. Именно по поводу этого благовестника со времени 1346 года, когда был отлит первый цельный набор колоколов для Успенского храма Кремля, в летописях появляется новое известие, и это известие сообщает нам не только вес благовестника, а также его мастера – Петра Фрязина и, самое главное, его название – «Лебедь». Это первое имя собственное данное большому колоколу, что о многом говорит и прежде всего то, что колокол как бы иной природы. Он и сакрально-духовный, и великодержавный, то есть с особой царственной функцией – славить Великого князя в его земных свершениях и благовестить за упокой его души после смерти. Конечно же, его расположение в главном западном проёме будущей великой столпообразной звонницы Иван Великий не предавалось сомнению, ибо его размер как раз и служил образцом для ширины этого проёма на нижнем ярусе столпообразной церкви-колокольни. Однако она стала не просто новой колокольней Успенского храма, она приобрела своеобразные военно-политические свойства триумфальной колонны и особым сакральным символом не только всей жизни князя Ивана, но и молодого московского государства в целом. Усилия князя по объединению русских земель, созданию цельного государства, перестройке и укреплению Кремля с новой архитектурной доминантой, появлению нового духовно-державного символа, которым стал колокол «Лебедь» – всё это являло богатое наследие Великого князя, которое налагало большую ответственность на его царственных потомков. Они должны были не уронить достоинства, но сохранить и преумножить достижения Ивана 3. Конечно же, в первую очередь всё это относилось к его сыну – князю Василию 3. Будучи потомком византийских царей по линии родства своей матери, пред Василием, можно полагать, были примеры двух путей стяжания царского достоинства – византийский и русский, и каждый со своей духовно-нравственной и ментальной особенностью.

Знал ли князь о некоторых не лестных чертах византийских царей, особенно в последние века существования Великой империи, или о взаимоотношениях русских князей в домонгольский период и период орды? Наверное, знал и видел, особенно на фоне опасной духовной талмудической ереси, проникшей на Русь в период правления отца. Это, конечно же, пугало и настораживало и, возможно, породило некоторые оппозиционные настроения в душе князя Василия по отношению к деяниям своего родителя и осторожность, и твёрдость в отношениях с приближёнными. Однако этот тонкий личностный момент во взаимоотношениях сына и отца не повлиял на его политику в целом, но повлиял, возможно, на иные тонкие движения души по отношению к духовным достижениям и новшествам Ивана 3. Одним из таких особых достижений князя был, конечно же, колокол «Лебедь». Его принадлежность к великой колокольне Успенского храма никак не отмечена в летописях. Он ещё не «Успенский» и, тем более, не «Царь», однако это уже первый росток того могучего колокольного древа, которое возвысило эти два великих направления.

Новый великодержавный и сакральный смысл колокола «Лебедь» не мог не волновать душу сына Ивана 3. Однако почти весь период правления Великого князя Василия 3 не отмечен весомыми колокольными свершениями и лишь под конец своей жизни, в 1532 году, как сообщают летописи, им был отлит похожий на колокол отца большой благовестный колокол с именем «Лебедь» и весом около пятисот пудов. Получается, что Василий уважителен и терпелив, и подражает деятельности своего отца, подхватив его идею? Отчасти да, однако, в следующем 1533 году на свет появляется поистине уникальный колокол в 1000 пудов. Вот они – тонкие движения души сына, которые позволили ему не только подхватить, но и развить идею отца, не только отлить похожий колокол, но и поставить его на место прежнего – в западный проём нижнего яруса. Но тогда возникает законный вопрос – где колокол «Лебедь» Ивана 3, ибо с момента его рождения прошло менее 30 лет? В летописных источниках более нет известий о нём. Вариантов событий не много – или колокол погиб и Василий восстанавливает великое достижение своего отца, в чём честь ему и слава, или он намеренно снимает первого «Лебедя» и переливает на своё имя в вероломных традициях древности, а это уже ревность не по чести и зависть не по благородству, да и больших пожаров и набегов на Москве, судя по летописям, в первой трети 16-го века не было. Доподлинно о тайных движениях души князя Василия нам не узнать, однако подобная версия имеет право на существование, так как известна скромная посвятительная надпись нового «Лебедя». Князь умалчивает о причине переливки столь знаменательного по тем временам благовестника и сообщает лишь дату и намерения отлить на Москве большой колокол, а в утверждение собственной правоты упоминает имя наследника - будущего царя Ивана Грозного. При этом мы уже знаем, что князь имел в душе иные планы, а именно на свой собственный великий колокол, вдвое перетягивающий вес отцовского и своего предыдущего, что и было осуществлено на следующий год. Получается, что князь Василий всей полнотой сердца принимает идею предоставленную ему отцом, и кладёт начало великой колокольной «гонке вооружений», а предшествующие этому события и свершения в жизни князя, а также отзывы современников и иностранцев, таких как императорский посол Герберштейн, показывают нам не только быт Василия, но и его нрав. Многие из них отмечали, что он не терпел ни малейшего противоречия, и все должны были безмолвно соглашаться с тем, что он скажет. Все были полными рабами и считали волю государя волею самого Бога, называли государя "ключником и постельничьим Божиим", и все, что ни делал государь, по их понятию, все это делал сам Бог. Василий не стеснялся присваивать себе все, что ему нравилось, и вообще в бесцеремонности способов приобретения не только не уступал своему родителю, но даже в ином и превосходил его. Несомненно, это был результат психологической травмы и испуга, перенесённого в юности от лицезрения предательства и духовного отступничества многих приближённых княжеского двора и церковных лиц по причине мощной духовной смуты тех лет. Боязнь же усиливает недоверие, а недоверие порождает самоуправство, которое порождает лишь всё большее в нём упорство. Как знать, может быть причину своих несчастий и страхов, в том числе и с рождением наследника, Великий князь Василий 3 связывал и с духовно-нравственным наследием отца и имел к нему определённые претензии. Теперь становится понятнее тема исчезновения большого колокола Ивана 3 и замещение его похожим колоколом сына. Возможно, именно этот колокол он назначает в душе ответственным за этот духовно-нравственный климат, доставшийся ему по наследству и, сохранив его как церковно-служебный голос, лишает его предыдущей сакральной символики, наделив подчинёнными чертами собственного правления.

Новый колокол князя уже упоминается в летописях как «Большой благовестник» но, опять же, не как «Успенский» или «Царь», ибо подобные звания так просто не даются и должны быть подготовлены ходом последующей истории. Они должны созреть в сердцах и священноначалия, и народа, ведь соперничество властных символов Руси только получило своё начало, хотя все мировоззренческие и ментальные особенности её правителей уже начали проявляться. Тем не менее, осторожное открывание колокольной двери в душу народа и в историю великих сверхтяжёлых колоколов началось и новый благовестник ещё не официально, но на словах, уже именуют «Успенским», так как он был приписан к этому кафедральному собору и стоял возле него на отдельной колокольнице. А вот «Царём» его ещё никто даже не пытается назвать, так как понятие «царь» и «царство» только формируется вместе с уже выраженной державной национальной идеей – «Москва – Третий Рим».

Сын же Великого князя Московского Василия III, Иоанн Васильевич IV, после неожиданной и довольно ранней кончины своего отца, не стал долго размышлять о своих колокольных приоритетах. Рано получив формальную власть, и будучи ещё под боярским соуправлением, он имел достаточно времени, чтобы осознать и осмыслить своё место, свои силы и свои цели в укрепляющемся государстве российском. Фракционность и духовные смуты боярства и знати, волнения и бунты народные – всё это тяжким душевным грузом легло на сердце будущего молодого царя зарождающейся великой державы. Он знал и помнил не только о великих достижениях своих ближайших великокняжеских предков, но и страшился последствий некоторых духовно-нравственных деяний и попущений, оставленных тяжким бременем на молодых плечах будущего самодержца. Будучи решительным и деятельным в своих начинаниях и с большим желанием и пониманием влившись в благодатный источник колокольной реки русской, уже проторенной дедом и отцом, Иван понимает, что без абсолютной монархической власти ему не угасить ересей и раскола, не сдержать противления и саботажа. Он начинает строительство своей Державы – принимает помазание на царство. Для осуществления этого сакрального акта государственного единовластия он как бы повторяет великодержавные устроения деда – обустройство Кремля, строительство усыпальницы, золочение главы Успенского собора, в своём золотом убранстве имеющего духовную символику Царствия Божия. И, конечно же, Иван Васильевич сразу, знаменуя тем свою духовно-нравственную и политическую решительность, отливает свой величайший колокол в 2200 пудов в 1550 году. Огромный для своего времени размер и смелость с которой царь осуществляет подобное свершение говорит о том, что он всем сердцем принял тот духовный, технологический и политический «вызов», который он увидел в колокольных деяниях своих великокняжеских предков, ибо уже вполне был подготовлен влиться в этот благодатный поток русской колокольной самобытности, и не только влиться, но и воспринять его всем сердцем, ибо колокол был назван по имени его звонящих предшественников – «Лебедь». «…Со многим желанием и великой верою». Подобные выражения честолюбивых замыслов молодого царя с ктиторской надписи собора можно,

Огромные размеры колокола сразу претендовали на огромность и в государственно-политическом масштабе, что со временем осуществится в присоединении больших территорий Сибири. Колокол подобного размера показывал также и решительность царя в борьбе с политическими и религиозно-духовными оппонентами, что не всегда и далеко не везде разрешалось в его пользу, и ставило его в тупик, особенно во второй половине своего правления.

Можно, конечно же, предположить, что русский люд, уже имевший к тому времени и понимание сути больших княжеских колоколов и ожидание новых свершений, с благоговением и трепетным дивом воспринял царский благовестник. И это диво дало московскому люду право присвоить новому колоколу небывалое до тех пор прозвище – «Царь». Однако это звание было пока заслуженно-народным и не являлось официальным. У соборного священства колокол назывался «Большим Успенским», ибо царём мог зваться только помазанный на царство великокняжеский потомок. Однако сей царственный благовестник уже вписал себя в историю будущих «Царей» и «Успенских» колоколов, проложив широкую дорогу ожидания, благодарности, мастерства и свершений будущих русских чудо-колоколов. Вот он, новый русский великан, стоит и поражает глаза, ум, душу и сердце своей величавой окружностью и гулким басом прикрывает землю русскую, благовествуя Небу. Вот он, первый русский «Царь» колокольный, что открыл широкую дорогу и воле царей русского мира, и умению мастеровых, и любви народной, и хранящему нас величию колокольного звона.

Дед, сын и внук – Великий князь Иван 3, собиратель земель русских, Великий князь Василий 3, и царь русский Иоанн Васильевич IV, продолживший укреплять державный статус достигнутых завоеваний, положили начало новому формату царских символов, не застывших и догматически консервативных, но живых и чутких ко всяким настроениям - и национально-политическим, и духовно-нравственным, и душевно-психологическим. Отсюда и берёт свой исток великая река русской колокольной истории, прибывающая живыми ручьями статусной ревности царей, великим талантом и радением литейных дел мастеров русских, и пытливостью, и чуткостью народной души, своей всеобщей любовью к звону поддержавшей великие начинания правителей. Таким образом, от колокола к колоколу каждого будущего царя такое уникальное явление, как большой русский благовестник стало приобретать особые черты национальной пассионарности, вовлекая в невиданное доныне историческое созидание всё русское общество к участию в этом промыслительном творении.